решила, что правильно быть благодарной и злой, а не просто злой. Я давно это обдумывала. А сейчас чувствую что-то похожее на вину выжившего. Понимаешь, о чем я?

– Возможно, да, – отвечает он с оттенком грусти, но мне неловко выяснять его прошлое.

– Я могла бы закончить жизнь в кошмарной обстановке, – говорю я. – Вместо этого получила потрясающую жизнь. Многие девушки вроде меня считают, что мы в ответе за себя куда больше, чем те, кого просто приносят домой из роддома… – Я заставляю себя замолчать. Но потом добавляю: – Наверное, это больше, чем ты хотел обо мне знать.

– Я хочу знать о тебе все.

Наверное, я как-то спровоцировала его произнести эти слова, но смысла в них нет, и я не могу придумать, что на это сказать. Шон выглядит смущенным. Теперь он расскажет что-то о себе? Увы, мне не так повезло.

– Ты считаешь себя американкой или китаянкой?

– Стопроцентная американка и стопроцентная китаянка, – отвечаю я. – А не пятьдесят на пятьдесят. Я полностью принадлежу и той и другой культуре. Я всегда буду носить свою «китайскость» на лице, но сейчас, глядя в зеркало, я не думаю, насколько непохожа на своих родителей или достаточно ли я китаянка. Я просто вижу себя.

Мой комментарий поразил меня саму. Я так долго боролась с тем, кто я есть.

Неужели я готова принять себя?

– Ты новый вид гражданина мира, – торжественно говорит Шон. – Можешь стать мостом между двумя культурами и двумя странами!

– Это заходит слишком далеко, тебе не кажется?

– Не совсем. И дело не только в тебе, не так ли? Ты и тебе подобные – продукт политики «одного ребенка», которая закончилась, верно? Я слышал, тогда было прервано более четырехсот миллионов беременностей, но ты в особой категории. Твоя точка зрения – и точка зрения других таких же женщин – уникальна. Она больше, чем каждая из вас в отдельности. В каком-то смысле на вас лежит огромная ответственность…

– Раньше меня это возмущало. А потом дало мне ощущение цели…

– Усыновленные китайские дети разъехались по всему миру, они могут стать силой, с которой придется считаться!

Теперь я уверена, Шон дразнит меня. Я еле заметно улыбаюсь, и мы возвращаемся к трапезе.

Позже он провожает меня до двери номера. Мой отец, несомненно, обрадовался бы, узнав, что очередная ночь прошла без чего-то «эдакого».

На третье утро мы посещаем виллу настолько удаленную, что в поле зрения нет ни одного дома, с видом, который очень напоминает мне каньон Топанга на родине. Гостиная отделана белым мрамором, из шкафа размером с Небраску выглядывает гигантский телевизор с плоским экраном, а стенам сложены пакеты с чаем на кругленькую сумму. Хозяйка просит нас остаться на обед.

– Мы забьем курицу! – говорит она, и в следующее мгновение я слышу, как в нескольких сантиметрах от моего уха сворачивают шею бедной птице. Из вежливости я пробую все, что кладут в мою тарелку, включая медвежью лапу. Я показываю ей свой чайный блин, но у нее нет никаких идей на этот счет.

Отсюда мы отправляемся на встречи с несколькими крестьянами. Куда бы мы ни приехали, происходят три события. Во-первых, как только мы появляемся в поле зрения, хозяева нагревают воду, промывают листья и заваривают чай. Мы встречаем тех, кто относится к этому напитку как к чему-то ценному, но чаще всего напротив нас сидит и курит крестьянин или его сын. Пепел и окурки переполняют пепельницы, хотя мы пробуем продукт, ценность которого зависит от его аромата и вкуса. Один мужчина даже пользуется электробритвой, пока мы пьем его чай. Мне рассказывают невероятные истории о бедности, лишениях, жертвах и быстром богатстве. Крестьяне с гордостью говорят о водопроводе, телевизорах и мотороллерах.

Во-вторых, я показываю всем свой чайный блин. У каждого есть своя теория на этот счет, но никто не может сказать мне точно, что это такое и откуда взялось.

И в-третьих, люди добры ко мне, но безжалостно издеваются над Шоном. Он смеется. Он краснеет. Он наклоняет голову и проводит руками по волосам, смущенный, но довольный. Он переводит мне все их реплики, или я думаю, что переводит, потому что иначе зачем ему сообщать мне, что «Они говорят, твои волосы похожи на шелк», «Они интересуются, принадлежишь ли ты к этническому меньшинству и сколько детей ты можешь иметь в Америке» и «Они хотят, чтобы ты знала, что со мной всегда будешь в безопасности и счастлива».

Когда мы едем с места на место, Шон сидит на своей стороне заднего сиденья, а я – на своей, но дороги неровные, со множеством поворотов, и законы физики… Но в остальном мы не делаем никаких очевидных вещей, например не ходим так близко друг к другу, что наши пальцы соприкасаются, не смотрим слишком долго друг другу в глаза, когда Шон говорит что-то вроде: «Попивая лучший чай, мы разговариваем с ветром и дождем, древние даосы вели такие беседы над горными облаками. С помощью чайного напитка, под звон ручьев в лунных тенях осознаем, что разделения между человеком и природой не существует». Да ладно. Кому бы не захотелось переспать с парнем, который так выражается? Но он никак не проявляет свой интерес ко мне, и я в основном смотрю на пейзаж. У меня были случайные связи и даже несколько коротких отношений, но это совсем другое. Я могу подождать, но предвкушение только разжигает мое желание.

Четвертый день мы полностью проводим в машине: нас везут из Иу в Мэнхай, а затем на гору Наньно, где, по словам Шона, произрастает самое большое количество древних рощ. Мы заселяемся в деревенскую гостиницу. В главном здании на первом этаже находится кухня, чайная лавка и небольшой цех по переработке чая. Семья хозяев живет наверху. Гости останавливаются в бунгало, построенных в традиционном стиле – из бамбука и соломы на сваях – на краю каньона. В моем стоит кровать, и все. Электричества нет, а туалет и душ находятся в отдельном здании, и они для коллективного пользования. Мы с Шоном ужинаем на улице при свечах. Мать владельца готовит простую еду из выращенных на участке ингредиентов – суп со свежей мятой, стручковую фасоль, обжаренную с чили, зелень с мелко нарезанным чили, яичницу с помидорами. Мы снова сидит на вездесущих крошечных пластиковых стульях за таким же крошечным столиком. После ужина приносят домашний ликер, и хозяин исполняет для горстки гостей песни в стиле дай. Напоследок он просит нас присоединиться к любовной песне акха с призывами и ответами, которая недавно стала хитом на шоу талантов на